Председатель Ассоциации онкологов России, главный специалист-онколог Министерства здравоохранения Российской Федерации ? Михаил Давыдов

Противораковой службы в России не существует. Есть отдельные медицинские учреждения, которые лечат рак с разным успехом.

Но когда я говорю, что в России нет онкологической службы, то имею в виду отсутствие четко выстроенной системы онкологической помощи россиянам, где была бы жесткая субординация между организациями и понятное разделение полномочий между федеральными учреждениями и региональными. У нас сегодня нет преемственности в оказании онкологической помощи, а региональные структуры подчас исходят из неких своих интересов, игнорируя рекомендации ведущих учреждений страны.

Для меня сегодня основной вопрос – создание системной вертикали управления специализированной помощью, с едиными принципами и стандартами, с равно эффективными и хорошо оснащенными медицинскими учреждениями – независимо от того, в столице они находятся или где-то в Восточной Сибири. Нам нужно наладить контакт между ними, обмен опытом, чтобы качество лечения в регионах было таким же высоким, как в лучших клиниках Москвы и Петербурга.

Я понимаю, что создать жесткую систему, будет сложно, но над этим необходимо работать. Например, совершенно не ясна сегодня роль наших крупных федеральных онкологических центров. Раньше они методически и научно курировали регионы, готовили для них кадры, участвовали в образовательном процессе. Сейчас же институты и научные центры ничем практически не отличаются от обычных областных больниц, которые получают такие же квоты и выполняют такие же операции. ?Нам многое мешает внедрять скрининговые программы: и наш менталитет, и наша неорганизованность, и низкое финансирование, и плохая кадровая подготовка на местах. Есть примеры, когда больного по полгода лечат в многопрофильной больнице с диагнозом «гастрит» или «геморрой», а когда вдруг посмотрят на него повнимательнее, оказывается, у человека уже тотальный рак. 95% всех наших проблем в онкологии – это как раз плохая организация комплексного лечения и сопровождения пациента от первого дня до последнего.

При изучении причин развития опухоли пока остается много вопросов. Доказано, что опухоль развивается в результате накопления определенных генетических мутаций, но что вызывает эти мутации? Наследственность? Инфекция? Образ жизни? Плохая экология? Свою роль в этом процессе играет и иммунная система человеческого организма. Поэтому, несомненно, надо разъяснять людям важность физической активности, правильного питания, умения уходить от ненужных стрессов.

В онкологии все намного сложнее, нежели, скажем, в кардиологии, – и с точки зрения профилактики, и с позиции лечения. Когда берутся за борьбу с инфарктами и инсультами, то понятен порядок реализации этой борьбы: надо подготовить специалистов, дать им в руки ангиограф, с помощью которого изучается состояние сосудов, затем – стенты для расширения сужений сосудистого русла и собрать бригаду кардиохирургов, которые могут делать аортокоронарное шунтирование в сложных случаях. А в простых случаях прописывать человеку определенную диету. Всё – задача на 95% решена.

В онкологии так не получится. Во-первых, это проблема от головы человека до пят. Во-вторых, в лечении одного пациента задействовано много разных специалистов. А главное – половина моментов в диагностике опухоли, в прогнозах лечения вообще малоизвестна и находится на этапе изучения. Поэтому когда кто-то из «бойких» руководителей ставит задачу понизить смертность от онкологических заболеваний и уже через полгода рапортует о положительных результатах – это вызывает только смех.

Я, как главный онколог страны, считаю, что в России надо сконцентрироваться на тех задачах, которые мы сможем решить, – это создание вертикали управления в онкологической службе и ранняя диагностика.

Сегодня я, главный онколог страны, не могу сказать коллеге в регионе: «Ты неправильно лечишь пациента», — потому что он мне ответит, что лечит так, как нравится его местному, региональному, руководству. В результате мы сегодня завалены рецидивами рака, недолеченными в непрофильных учреждениях опухолями и вынуждены выполнять повторные операции, что гораздо тяжелее и для хирургов, и для больных.

Ежегодно в России выявляется полмиллиона пациентов с онкологической патологией, при этом 65% впервые выявленных случаев квалифицируются как рак ?3–4-й стадий, которые требуют самого дорогого – комплексного лечения.

А что касается квот на ВМП, то я с первого дня их появления выступал против подобной методики финансирования. Что такое квота? Это некий денежный сертификат на оплату неких медицинских услуг. Но что такое «высокотехнологичная помощь»? Это абсолютно порочный термин, потому что все, что мы делаем в онкологии, это специализированная помощь, и выделение ее в «высокотехнологичную» довольно условно. Многие сложнейшие виды операций в этот перечень почему-то не вошли. Кроме того, квота не закрывает всех потребностей по оплате услуг: она равна сегодня 109 тысячам рублей, а мы подчас тратим на пациента полтора миллиона.

Какая разница, как назвать медицинскую помощь – высокотехнологичной или специализированной? Важно, чтобы эта помощь была качественной, эффективной и хорошо профинансированной.

Мне иногда кажется, что мы все играем в какую-то игру, сути которой многие не понимают. Сегодня все каналы финансирования – деньги ОМС, квоты, бюджет – разные источники, но из одного кармана: искусственное разделение – глупейшая модель!

Отменить квоты и все оплачивать через фонд ОМС – тоже модель непонятная. Все же не придумано ничего умнее сметного финансирования, когда учреждение в начале года получало деньги из расчета его коечной мощности и объемов выполняемых работ. Имея смету, руководитель мог планировать какие-то мероприятия – по закупке оборудования, лекарственных средств. Сейчас все так запутанно, откровенно говоря. По-моему, пора заканчивать эту болтовню про одноканальное, многоканальное финансирование – оно должно быть адекватным. Все очень просто. А сегодня наш центр финансируется на треть от его потребностей.

Необходима срочная ревизия существующих региональных центров, клиник, раковых регистров, инфраструктуры всех профильных учреждений. Надо определить место федеральных институтов, призванных разрабатывать передовые технологии лечения. Словом, надо работать, и первостепенную роль в этом процессе должна сыграть Ассоциация онкологов России.